новом шанхайском отеле Peninsula Кадори открыли бар на крыше, который они назвали «Бар сэра Элли», откуда открывался вид на Бунд и его башни в стиле ар-деко, те самые, которые встречали путешественников почти 100 лет. Кроме того, через реку открывался захватывающий вид на футуристические башни района Пудун — новый Китай из стали и стекла. Глядя вниз из бара на крыше Sir Elly, можно было почувствовать, что Бунд больше не является напоминанием об отрыве от прошлого, а представляет собой дорогу, связывающую новый Шанхай со старым. Если смотреть с исторической точки зрения, то сегодняшний Шанхай — это то, что можно было ожидать. В 1930-х годах в Шанхае было больше небоскребов, чем в большинстве американских городов, а сегодня на его футуристическом небосклоне расположены три из десяти самых высоких зданий в мире. Два аэропорта связывают Шанхай с миром так же, как раньше пассажирские и грузовые суда поднимались вверх по реке и выгружали пассажиров и грузы перед Cathay. Сассуны и Кадори стали первыми шанхайскими миллиардерами. Теперь в Шанхае насчитывалось более ста тысяч миллионеров и более тридцати миллиардеров — все они были китайцами. В 1930-е годы Лоуренс Кадури называл Шанхай «Парижем Востока». Теперь его предпочитают сравнивать с Нью-Йорком и Лондоном.
Космополитичный, изысканный Шанхай вернулся. Когда жена Лоуренса Кадори, Мюриэл, вернулась в Шанхай после смерти мужа, она жаловалась, что постоянно дезориентирована. Все вокруг изменилось. На месте ипподрома появился новый Шанхайский музей. Мраморный зал теперь был зажат эстакадой. Французский клуб, где она любила танцевать в 1930-х годах, стал почти неузнаваем. Она все время пыталась сориентироваться.
На это часто жаловались гости Шанхая, даже те, кто посещал город часто. Шанхай менялся с головокружительной быстротой. Небоскребы и торговые центры уничтожили старые кварталы. Новые магазины и рестораны заполонили главные проспекты. Гости Шанхая удивлялись оживленности города: китайцы толпились в дорогих магазинах, выстраивались в очереди за кофе в Starbucks, спешили на работу и на вечеринки. Это был тот Шанхай, который западные бизнесмены и туристы принимали, а иногда и опасались, Шанхай, в котором кипела энергия, изысканность и уверенность в себе. Некоторые из его бывших жителей ничуть не удивились бы этому новому Шанхаю: Элли Кадури, Гораций Кадури, Лоренс Кадури, конечно же, Виктор Сассун. Они чувствовали бы себя как дома в городе, который они помогли создать.
Что значили для Китая Кадори и Сассуны? Что говорит ли прошлое Шанхая о будущем Китая?
Безусловно, обе семьи были бенефициарами империи и колониализма. Торговля опиумом, ставшая основой состояния Сассунов, разрушила жизни миллионов людей. Состояния Сассунов и Кадури были построены на низких зарплатах и нечестной конкуренции. Они усугубляли неравенство, из-за которого китайцы умирали на улицах Шанхая, в то время как Кадоури танцевали в Мраморном зале, а Виктор Сассун руководил своими экстравагантными вечеринками в отеле Cathay. Они способствовали росту китайской коммунистической партии и ее триумфу. Сассуны и Кадори эксплуатировали Шанхай, но они также зажгли экономический бум, который привлек Ронгов и миллионы других людей, нашедших в этом городе место для реализации своих предпринимательских мечтаний, поскольку Китай превратился из склеротического феодального общества в современное индустриальное. Именно китайцы преобразовали Шанхай и Китай. Сассуны и Кадори помогли зажечь фитиль. В то время, когда большая часть мира, включая Китай, наращивает физическую, политическую и кибернетическую мощь, ограничивающие иммиграцию и свободный поток людей, идей и информации, есть урок в Шанхае. Сассуны во многом были первыми глобалистами. Их опыт предвосхитил проблемы и гнев, которые глобализация принесет в последующие десятилетия. Неравенство в Шанхае стало бедствием, которое радикализировало китайцев, помогло привести к власти коммунистов и разрушило состояние и моральный авторитет обеих семей. Семья Кадури давно и активно занималась благотворительностью. После коммунистической революции Лоуренс и Гораций еще больше осознали важность образования, здравоохранения, жилья и помощи беженцам, даже если их шовинизм и патернализм скрывали для многих прогрессивное влияние того, что они делали.
Сассуны и Кадори были хорошими бизнесменами, но зачастую плохими политиками. Виктор Сассун предвидел возвышение Ганди в Индии, но неверно оценил влияние националистов на Китай. Его виртуозные усилия по сдерживанию японцев и защите 18 000 еврейских беженцев стали высшей точкой его жизни. Однако он никогда не мог проявить такого же сочувствия к китайцам. Кадури были более внимательны к политике и нуждам Китая, начиная с ранней поддержки благотворительности Лорой Кадури и заканчивая созданием Горасом Ассоциации сельскохозяйственной помощи Кадури. Лоуренс и Гораций отказались полностью отказаться от Китая, и их стремление принесло плоды как для их семьи, так и для Шанхая и Гонконга. Однако, когда Китай восстал и потребовал вернуть Гонконг, Лоуренс ухватился за идею сохранения колониального правления над городом в той или иной форме. А когда возрождение Китая стало очевидным, Лоуренс и его сын не стали публично осуждать бойню на Тяньаньмэнь. Они выступали против попыток принести в Гонконг больше демократии. Они предпочли коммерческую выгоду политической свободе и приличиям — дилемма, с которой все чаще сталкиваются многие иностранные компании, от Google до, от Facebook до Apple.
Сассуны и Кадори создали важнейшие нити ДНК Шанхая. Виктор Сассун оставил Шанхаю его самые характерные здания — отели и офисные здания, которые выдержали войну и десятилетия коммунистического забвения, чтобы потом вновь предстать перед нами в качестве символов истории Шанхая и его экономического возрождения. Виктор придал Шанхаю гламур, изюминку и загадочность. Сассуны и Кадори также создали возможности для своих соотечественников-иностранцев, но что еще более важно — для тех, кто приехал в Шанхай в поисках лучшей жизни. Неудивительно, что когда Китай совершил разворот в 1978 году, решив открыть и принять многие капиталистические институты, Китай обратился к Шанхаю для создания новой фондовой биржи (которую Сассуны и Кадури впервые создали в 1890-х годах) и золотой биржи, а также для укомплектования штата многих экономических министерств. Многие из самых креативных и экономически подкованных политических лидеров Китая были выходцами из Шанхая — премьер-министр Чжу Жунцзи, возглавивший Китай во Всемирной торговой организации, и президент Цзян Цзэминь.
С тех пор как Элиас Сассун надел мантию китайского ученого и прогуливался по своему окруженному стеной комплексу, а Лаура Мокатта убеждала иностранцев делать взносы в китайские благотворительные фонды и поддерживать образование для китайских девочек, Кадори и Сассуны демонстрировали привязанность и интерес к Китаю, которых явно не хватает руководителям международных компаний из нефтяных, технологических и промышленных компаний, хлынувших в Китай после 1978 года. Для них Китай — это просто бизнес.
Семьи Кадури и Сассун чувствовали эмоциональную связь с Китаем и культурный долг. Они коллекционировали предметы китайского
